должен быть полностью свободен в своих решениях!
Я молчал. Ничего нельзя было изменить, события вышли из-под контроля. И еще я с отчаянием думал, что взвалил на себя непосильную ношу.
– Слова, слова! – сказал я потом. – Разве из клеток мозга вытравить живую душу?.. И разве от того, что я объявлю тебя такой же, как все, ты уже не будешь для меня особой? И если Астр скажет мне: «Адмирал Эли!», а не «Отец!», он перестанет быть моим сыном?
Но Мери слушала только себя.
– Поцелуй меня, Эли! И пусть это будет наш последний поцелуй. Я освобождаю тебя от нас.
Я поцеловал ее. Она минуту обнимала меня, потом оттолкнула.
У меня разошлись нервы, я пошел поговорить с кем-нибудь, кто поспокойней. Я искал Осиму и Ромеро, но натолкнулся на Андре с Астром. Астр тянул Андре за руку, тот покорно ковылял за ним.
– Я говорю с ним, а он не понимает, – сказал Астр печально, – Слушает и не понимает.
Я схватил руку Андре – лицо его жалко исказилось, он отшатнулся. Он поглядел на меня слепыми глазами, в них не было ни намека на сознание. Я снова подумал: как должны были мучить его, чтобы довести до такого состояния, – и бешенство захлестнуло меня, ярость на разрушителей, на себя, на самого Андре.
– Узнай меня! – крикнул я. – Я приказываю: узнай!
Андре стал вырываться, я не пускал, впивался взглядом в его потухшие зрачки.
– Узнай меня! Не выпущу, пока не узнаешь!
Андре вырвался и кинулся прочь. Я, вероятно, бросился бы вдогонку, если бы Астр не загородил дороги. В его глазах были слезы.
– Так с друзьями не поступают, отец! – сказал он с негодованием. – Ты сильный, а он больной.
Мощная сила вдруг отшвырнула меня от Астра. Все вокруг сперва завертелось, потом помутилось. Я падал в мутной бездне, падал долго, падал отвесно, шли годы, бессчетное число лет, а я все падал – так мне казалось. Я состарился и умер за время падения, падал мой высохший труп, он сморщился, испарил свои атомы, превратился в крохотный комочек – и лишь тогда я возродился. Я находился в том же зале, на том же месте. Вокруг меня были люди, мои друзья. Я видел страшное лицо Ромеро, помертвевшую Мери, полного ужаса Астра. Меня окликали, тянули ко мне руки, пытались пробиться ко мне.
Но я сейчас был недоступней, чем если бы унесся в другую Галактику. Великий разрушитель водворил меня в силовую клетку.
10
– Эли, что случилось? – кричала Мери. – Эли!
Она отчаянно пробивалась ко мне, другие тоже бились о неведомый барьер, как будто могли помочь, если бы очутились рядом. Осима, сохранивший спокойствие, приказал прекратить суету и вопли. Я отлично видел друзей, еще лучше слышал их – клетка, непроницаемая для тел, хорошо пропускала звуки и свет.
Осиме удалось наконец установить тишину. Он обратился ко мне так, словно испрашивал очередное распоряжение:
– Как чувствуете себя, адмирал? Повреждений нет?
– Все на высшем уровне, – отозвался я. Думаю, мне удалось говорить спокойно. Я попытался усмехнуться. – Меня изолировали от вас. И поскольку я лишен возможности свободно передвигаться, хочу передать власть, которой уже не способен нормально пользоваться. Назначаю своим преемником Осиму.
Ромеро размышлял вслух:
– Для чего разыгран этот спектакль, Эли? Вероятно, чтобы публично подвергнуть вас пыткам…
Пытки были навязчивой идеей Павла. Я потребовал, чтобы не меня не обращали внимания, что бы со мной ни случилось. Камагин молча сжимал кулаки, Мери плакала.
Больше всего я боялся, что разрыдается Астр, такое у него было перепуганное лицо, но ему удалось удержаться.
– Подходит время ужина. Ешьте и засыпайте, будто ничего не произошло, – сказал я. – Чем меньше вы станете смотреть на меня, тем легче будет мне и тяжелей разрушителям.
Вечером по эскалатору подали еду. В моей клетке ничего не появилось. Я усмехнулся. Фантазия Верховного разрушителя была скудна. Я растянулся на полу, как на постели. Никто больше не обращал на меня внимания, словно меня не было.
Когда половина людей заснула, к клетке подошел Ромеро.
– Итак, вас осудили на голод, дорогой друг. В древности голод считался один из самых мучительных наказаний.
– Пустяки. Старинная пытка голодом многократно усиливалась неизбежностью смерти, а мне эта опасность не грозит – я должен возжаждать смерти, но не обрести ее.
Когда Ромеро ушел, я притворился спящим. Мери и Астр еще долго не засыпали, Лусин что-то горестно шептал, ворочаясь на нарах. Мало-помалу мной начал овладевать полусонный бред, перед глазами замелькали светящиеся облака, их становилось все больше, свет разгорался ярче.
Вдруг я услышал чье-то бормотание. Я приподнялся.
По ту сторону прозрачного барьера, прижимаясь к нему щекой и хватая его руками, стоял Андре. Лицо его кривилось, что-то лукавое проступало в безумной улыбке, а глаза, днем тусклые, яростно горели. Я подошел поближе, но и вблизи не разобрал его быстрого бормотания.
– Знаю, – сказал я устало. – У бабушки серенький козлик. Иди спать.
Андре захихикал, до меня донеслись слова:
– Сойди с ума! Сойди с ума!
Мне показалось, что я наконец за что-то ухвачусь в ускользающем мозгу Андре.
– Андре, вглядись в меня, я – Эли! Вглядись в меня, ты приказываешь Эли сойти с ума, Эли, Андре!
Не было похоже, что он меня услышал. Я перевел дешифратор на излучение его мозга, но и там был только совет сойти с ума. Он не жил двойной жизнью, как иные безумцы, и в тайниках его сознания не таилось ничего, что не выражалось бы внешне.
– Нет, Андре, – сказал я не так для него, как для себя. – Я не буду сходить с ума, мой бедный друг, у меня иной путь, чем выпал тебе.
Он хихикал, всхлипывал, лицо его кривилось, боль и испуг мешались с насмешкой. Он бормотал все глуше, словно засыпая:
– Сойди с ума! Сойди с ума!
11
Не знаю, как мучились те, кого в древности обрекали на голод. Голодовку превратили в мерзкое зрелище – вот что бесило меня. Я не получал пищи, а у друзей еда не лезла в рот. Я слышал, как Мери кричала на Астра, чтоб он ел, но не видел, чтоб она сама брала еду.
Лишь Ромеро и Осима спокойно ели, и я испытывал к ним нежность, ибо это им было нелегко.
Однажды я гневно сказал подошедшей Мери:
– Разве мне легче от того, что ты истощаешь себя?
Глаза ее были сухи, но голос дрожал:
– Поверь мне, Эли…
– И слышать не хочу! Неизвестно, что ждет нас завтра. Истощенная мать – плохая защитница сына, неужели ты не